Главная | Mysite 1

В память о моей маме Гомер Хане Абрамовне

О нас

Моим внукам Алисе, Леве и Еве Хасиным посвящается

schindlers_list_01. Theme From Schindler

Это было очень давно. Когда я, Игорь Гомер, будучи девяти-десятилетним мальчишкой, обратился к своей маме, чтобы она рассказала о нашей родне. А точнее, мне позарез нужно было знать кто из моих дедов воевал на войне. Так как необходимо было доказать пацанам с улицы, а так же однокашникам по школе, на примере моих близких, что евреи-жиды не отсиживались в "теплом" Ташкенте, покуда шла война!
Вот тогда, я впервые услышал ее воспоминания, о той страшной части ее жизни, когда ей было на тот момент столько же лет, сколько было мне…
Она усадила меня за стол. Поставила передо мной тарелку не любимого мной бульона, села напротив и стала рассказывать…
В семье моей мамы, в начале войны, было пять человек. Это ее папа Сойфер Абрам, мама Аделя и их три дочери: Геня, Роза и самая младшая, восьмилетняя Хана - моя мама.

Ранее, лет за пять до начала войны, они жили в поселении под Гуляйполем в Запорожской области, но после второго раскулачивания, мой дед с семьей сбежал от туда и поселился на Винничине, в селе Флорено, на берегу реки Дохна, в добротном доме с хорошим двором. А на другом берегу реки, за мостом, находилась штетл Бершадь. Там жили родители моего деда. По сути, Флорино и Бершадь - единый населенный пункт разделенный рекой. В местечке Бершадь в основном жили евреи и их численность до войны была около 4,5 тысячи.
Бершадь в 19 веке считалась центром хасидизма, и там жил цаддик Р. Рафаэль. В центре Бершади находилась сделанная из самана синагога «а шилехл» и еврейская школа с преподаванием на идиш. Эта синагога существует до сих пор.

Дед Абрам работал на пивзаводе, а на бабушкиных плечах было домашнее хозяйство и дети. Дед был верующим человеком, он ходил в синагогу и был там меламедом.
Началась война… Обстановка ухудшалась стремительно.
Деда, не за долго до оккупации Бершади, забрали в ополчение. А бабушка с пятью детьми (перед самой войной к ним на каникулы приехали из Москвы две племянницы Люся и Геня Корман) пришлось остаться дома. К тому же в Бершади жили старенькие родители деда. Эвакуация была не возможна.
29 июля 1941 года немецкие и румынские части заняли Бершадь и она вошла в румынскую зону оккупации Транснистрия.
Вскоре домой вернулся дед. Ополчение не успело добраться до воинских частей. Ополченцы оказались на оккупированной территории. Все они были без оружия, без командования и они просто разошлись по домам.
Все в семье мамы, внешне не были похожи на евреев и жили среди украинцев. Воспользовавшись этим, дед с бабушкой приняли решение, маскируясь, остаться жить во Флорино.
Но это продолжалось не долго. Соседу всегда очень нравился добротный дом моего деда и он всячески намекал ему о своем желании заполучить их дом. В итоге, сосед написал донос немцам, что дед коммунист.
Пришли немцы. Они сильно избили дедушку, выбили ему все зубы и забрали его с собой. Бабушка Аделя, преодолевая страх, бросилась выручать своего мужа. Она пошла в комендатуру и там говорила, что ее муж ни какого отношения к коммунистам никогда не имел и умоляла их отпустить его. И свершилось чудо, они пообещали отпустить деда если она принесет к следующему утру пятьдесят подписей людей, которые гарантируют, что мой дед не коммунист. Я не знаю каких усилий стоило моей бабушке собрать эти подписи и какие чувства благодарности переполняли ее, когда чужие люди, рискуя собой, подписывали бумагу в то страшное время.
Бабушка за ночь смогла собрать не 50, а 200 подписей. Тогда семье Сойфер в первый раз повезло – деда отпустили.
Вернувшись домой, они решили, что оставаться здесь нельзя. Сегодня - коммунист, а завтра - партизан или юда… И они решили идти в Бершадь, в гетто. Как сказал дедушка: «что будет со всеми, то будет и с нами».
Дальше рассказ мамы разбит на отдельные эпизоды, которые вместе описывают картину жизни в Бершадском гетто.
Гетто.
Все еврейское население Бершади было согнано в центральную часть местечка, где было 337 домов на 12 улицах и там организовали гетто. За территорию гетто, под страхом смерти, выходить запретили. Территория гетто, до 1942 года, не была обнесена колючей проволокой и рвом , но границы были четко определены. Войти и выйти из гетто (конечно не евреям) можно было только в установленных для прохода местах. Гетто охраняли румыны, а весной 1943 в Бершади появилось отделение гестапо.
В центре гетто находился маленький продовольственный рынок, куда имели право приходить украинские крестьяне и торговать. Напротив этого рынка стоял дом родителей моего дедушки, моих прадедушки Сойфер Шмуля Янкелевича и прабабушки Сойфер Этты. Этот дом когда-то своими руками построил прадед Шмуль. Дом был средним по бершадским меркам, но в нем имелась большая русская печь и были очень высокие потолки. В этот дом к своим родителям и пришли дедушка Абрам, бабушка Аделя и пять детей.

Вскоре в гетто пригнали около 20.000 евреев из Румынии, Бессарабии, Буковины и Одесской области. Бершадь стала самым большим гетто во всей Транснистрии.
Мама рассказывала, что пригнанные люди сильно отличались от местечковых. Они иначе были одеты и иначе держались. Среди них было много бывших зажиточных людей. Были большие семьи с прислугой, с собачками и кошками. Их селили по 20-30 человек в комнате. Отношения между местными и прибывшими не всегда были безоблачными.
Невыносимые условия жизни, теснота и скученность, голод и расстрелы, эпидемия тифа, сделали свое дело, и к августу 1942 года из 25.000 человек осталось около 10.000 человек. Ежедневно 150-200 умерших вывозили на телегах и хоронили в шести братских могилах. Моя мама видела румынскую семью из шести человек, которая ночью покончила с собой, не выдержав того ада.
Вот как написал об этом бывший узник Бершадского гетто еврейский поэт Борис Зицерман (перевод с идиш поэта Наума Гребнева)

Если едешь в Балановку,
Не объедешь Авадивку,
Лагерь здесь и есть,
Лагерь здесь и есть.
Горе правит этим краем,
Здесь живём мы, пропадаем.
Нечего нам есть, Не дают нам есть.
Старому Аврааму-Ице
Приказали быть возницей
И без лишних слов, И без лишних слов.
Он и грузчик, он и кучер,
На своём возу скрипучем
Возит мертвецов, Возит мертвецов.
Нелегка его работа, Минул час и умер кто-то.
Всех не сосчитать, Всех не сосчитать.
Он на кладбище в Бершади
Избавляется от клади,
А потом опять Забирает кладь.
Бедному Аврааму-Ице
Спать бы ночью, да не спится.
Мнится: он идёт, Мнится: он идёт
Рядом со своею клячей, Плачет он, да не оплачет
Тех, кого везёт, Всех, кого везёт.

Тиф и болезни.
Тиф гулял по гетто. В семье Сойфер переболели все, но только прадедушка Шмуль с прабабушкой Эттой умерли и их похоронили в одной из братских могил.
Позже очень сильно заболела московская племянница Геня и ей нужно было сделать операцию. Бабушка нашла врача и средства ему заплатить, и он сделал девочке операцию. Потом, когда освободили Бершадь и племянницы вернулись в Москву, бабушка была чрезвычайно счастлива, что смогла их уберечь. Им всем повезло во второй раз!

Голод.
В начале, было терпимо. В доме имелись небольшие запасы продуктов, как в любом сельском доме. А когда закончились продукты и стоящие вещи для обмена, они рискуя жизнью стали выходить за пределы гетто. Как я ранее говорил, все в семье, больше были похожи на славян чем на евреев, этим и пользовались. Как то в такой поход, переодевшись в украинских девочек, пошли старшие сестры моей мамы – Геня и Роза. «Легенда» для выхода была такой – «все продали и возвращаемся домой». К ним присоединилась их школьная подруга, которая шла позади их. Через пост Геня и Роза прошли, а подружке не повезло, ее охранники остановили и тут же расстреляли. Это все было на глазах маминых сестер и очень близко от них. После этого они очень долго боялись выйти из дома. Семье повезло в третье!

Облавы, принудительные работы.
Евреев гетто использовали на принудительных работах – рубке деревьев, мощении дорог, в различных мастерских. За работу они не получали ни денег, ни еды. Очень часто люди с этих работ не возвращались.
За дедом приходили дважды. В первый раз смогли откупиться. Во второй раз кто-то ночью предупредил, постучав в окно. Тогда раздетый дед успел забраться на чердак, по чердаку перелез в сарай, а затем через окно сарая выпрыгнул во двор соседнего дома, где зарывшись в снег, пролежал пока не кончилась облава. Но в 1943 году его схватили. По словам мамы он попал на строительство дорог, в так называемый «трудовой лагерь». Труд был каторжный, а ели то, что найдешь. Попасть к помойке возле столовой охраны было счастьем.
Но семье Сойфер повезло в четвертый раз! Дедушка вернулся домой! Это было накануне освобождения Бершади, в начале февраля 1944 года. Дед потом вспоминал, что во время работы его подозвал к себе пожилой немец-охранник и сказал ему, что он хорошо работал и может идти домой. Невероятно!
Мама рассказала, как вернулся ее отец. Кто-то передал моей маме, что от ворот гетто идет ее отец. Она бросилась ему на встречу. Она не сразу узнала в изможденном, очень худом и еле передвигающем ноги человеке - своего отца. На нем был одет драный мешок, а на голове и ногах тряпки. Деда отмывали неделю, а вши из него все лезли и лезли.
В пятый раз уже повезло старшей маминой сестре Гене! Ее забрали с другими такими же девочками-подростками, их посадили на телеги и повезли не известно куда.
Ее телегой управлял украинский парень, который учился в той же школе, что и Геня. Он ей сказал, что как только они завернут за посадку, она должна будет прыгнуть в кукурузу, якобы в туалет. И там пусть, притаится пока все не проедут. Так все и вышло. Геня вернулась домой.
Следующий раз повезло моей бабушке Аделе. Во время одной из облав, человек двадцать-двадцать пять, спрятались в их доме вместе с бабушкой Аделей. Ставни на окнах были закрыты, а на двери снаружи дети повесили амбарный замок, якобы в доме никого нет. Но фокус не удался. Солдаты сбили замок и всех, избивая, выгнали из дома и угнали. Но среди вышедших бабушки не было. Мама и ее сестры очень перепугались. Они решили, что бабушку убили. Девочки вошли в дом, но ее там ни где не было. Они стали звать свою маму и наконец та отозвалась. Она со страха спряталась за занавеской, в очень узкой нише над печной грубой, под самым потолком, а потолки были очень высокие. Бабушка из той ниши смогла спуститься только по принесенной лестнице. Я как то попытался забраться в ту нишу, но у меня ничего не получилось и мне до сих пор не понятно, как она смогла туда забраться.

Расстрелы.
«Естественную» смертность населения Бершадского гетто увеличивали казни за малейшую провинность и за связь с партизанами, и подпольем. На улице Первомайской, на границе с гетто, на столбах всегда были повешенные.
Так, в 1943 году были арестованы и казнены 17 членов подпольной группы, созданной в гетто для разоблачения и уничтожения агентов полиции. А в феврале 1944 года были расстреляны еще 327 евреев. Ни кто из моих родных по материнской линии в этот список не попал.

Но среди 327 имен, выбитых на мемориальной стеле, которая стоит в центре Бершади, в память о расстрелянных в гетто, выбита фамилия Гомер. Это мои близкие родственники по линии моего отца.

14 марта 1944 года Бершадь была освобождена от оккупантов.
В живых осталось около 2.000 местных евреев.
И среди них были:
Мой дед Сойфер Абрам Шмулевич (1901-1981),
Моя бабушка Сойфер (Ройтман) Аделя Яковлевна (1901-1993),
Их дети Геня 1927 г.р., Роза 1931 г.р., Хана (1933-2016) - моя мама.

Племянницы из Москвы - сестры Корман Люся и Геня.

Так кто же из моих дедов воевал?
Через три дня после освобождения Бершади, дед Абрам уходит на фронт. Но воюет не долго. В августе 1944 года, под Яссами был ранен в ногу осколком снаряда, выпущенным «Тигром». Затем был отправлен в госпиталь в Тифлис и от туда на костылях вернулся домой в 1946 году. Семье Сойфер повезло в седьмой раз! Дед вернулся живой!

В Бершади перед войной жила семья моего отца Гомера Михаила Иосифовича, из шести человек. Во главе ее был мой дед Гомер Иосиф Хунович. С началом войны моя бабушка Гомер Брана Берковна, с четырьмя детьми эвакуировалась в Казахстан. А дед Иосиф ушел на фронт и прошел всю войну. Свой фронтовой путь дед Иосиф закончил в Германии, в городе Шверен, помощником коменданта гарнизона, в звании старшего лейтенанта. Был коммунистом. Имел боевые награды - орден Красной звезды, и две медали. Был контужен.

P.S.
После войны дедушка Абрам, будучи инвалидом второй группы, работал в Бершади. В начале на Бершадском спирт-заводе, а затем на маслобойне. А бабушка Аделя занималась домашним хозяйством.
Они дожили до глубокой старости. Оставив после себя трех дочерей, шесть внуков, восемь правнуков и семь праправнуков.

Их старшая дочь Геня теперь живет в Америке, а средняя дочка Роза в Израиле.
Самая младшая, моя мама Хана, закончила в Бершади школу, затем вышла замуж за моего отца Гомер Михаила Иосифовича (1931-1984). В 1955 году они переехали в Донецк. Мама и папа работали вместе на Донецкой обувной фабрике. Папа конструировал обувь, а мама ее изготавливала. У них родились два сына: я, Игорь и брат Илья.
Мама жила в Донецке. В 2014 году для нее везения закончились. На Донбассе началась война, которая сильно подкосило ее здоровье. В 2016 году она умерла.

В 2000 году сестры Сойфер: Геня Абрамовна, Роза Абрамовна и Хана Абрамовна, были признаны Малолетними узниками фашизма.